Однажды в Пномпене
В Пномпень туристы-иностранцы приезжают по двум причинам: секс-туризм и бывшая тюрьма красных кхмеров С-21, «Туол-Сленг». Легкодоступные экзотические самки и законсервированные ужасы политической тюрьмы — весь остальной город прилагается к ним, сопутствует им. Правительство, дряхлый король — тоже лишь приложения.
Пномпень — эротический ужастик, sex horror. В Юго-Восточной Азии sex horror — самый популярный жанр. Современный Пномпень — произведение в популярном туземном духе.
Этот город в браслетах пальм, в позолоченных рогах пагод, с чемоданчиками французских колониальных особняков и кукурузно-фаллическим огромным памятником Независимости в апреле 1975-го стал местом, где начался самый радикальный социальный эксперимент XX века. Колонны молчаливых и улыбчивых подростков (обмотанные в традиционные шарфы крама, в кепках и с автоматами Калашникова подростки смотрелись дико, экзотично и авангардно) вошли в город, в столицу проамериканского режима Лон Нола, во враждебную крепость. Лон Нол сбежал на самолете за границу. Его армия, усталая, обессиленная, не сопротивлялась — солдаты и офицеры радостно приветствовали своих врагов: обнимаясь с ними, позировали иностранным фотографам. Солнце опускалось и поднималось — в тропиках не бывает долгих вечеров, сразу наступает ночь, сразу наступает день, день-ночь, ночь-день, — новые колонны вступали в город, наполняли его, занимали в нем места. Наступило 19 апреля, суббота. Подростки с мегафонами разъезжали по улицам на мотоциклах — объявляли, что все жители должны покинуть Пномпень, так как в ближайшее время ожидаются бомбардировки американской авиации. Они объявляли, что, когда угроза бомбардировок пройдет, все жители смогут вернуться. Два дня заняло полное выселение 2,5-миллионного мегаполиса. 23 апреля в зачищенный, пустынный Пномпень прибыл вождь вооруженных подростков, красных кхмеров, товарищ Пол Пот — начался нулевой год, история леворадикального эксперимента под названием Демократическая Кампучия (таково общепринятое название, хотя правильно с кхмерского переводится «Демократия Кампучии»).
В молодой Советской России новое социалистическое сознание широким массам населения большевики попытались привить архитектурно: сначала уплотняли бывшие дворцы в коммуналки, затем взялись строить специальные дома-коммуны — общий быт, общая необходимая повседневность должны были уничтожить в человеке индивидуальное и развить коллективное. Красные кхмеры социалистическое сознание попытались привить тотальным выселением городов в сельскую местность и созданием сельскохозяйственных коммун: в аскетичных деревенских домах, на рисовых полях, на стройках ирригационных систем население должно было научиться новому отношению к жизни. В Пномпене осталось несколько дипломатических представительств дружественных государств — КНДР и Албании, например, — и некоторые административные учреждения красных кхмеров. В бывшей высшей школе «Туол-Сленг» организовали тюрьму С-21 — для неблагонадежных своих же соратников. Персонал тюрьмы жил коммуной: дети учились в классах на верхних этажах корпуса «А», на нижних этажах их родители проводили допросы. Затем дети и их родители отправлялись на общие обеды или ужины, а заключенные — в корпуса «Б» или «В». С-21 состояла из четырех корпусов, стоящих в форме буквы «П». Все здания трехэтажные. Плоские крыши, длинные галереи балконов — вход в помещения с галерей, легкие, деревянные, с проемами для кондиционирования двери и ставни на окнах. По тем временам — архитектурно модный комплекс, в стиле европейских новостроек. Между зданиями и позади них — хозяйственно-бытовые постройки.
Корпус «А» — административный, пыточный, образовательный. Корпуса «Б» и «В» — для заключенных. Фасады полностью обтянуты колючей проволокой, сеткой из колючей проволоки — вид с балконных галерей через острые металлические иглы. Помещения разделены на одиночные и общие камеры. Общие камеры в бывших классах — из классов выкинули стулья и парты, поставили решетки на окна, заменили двери на более тяжеловесные, с внешними крепкими замками. Одиночные красные кхмеры сделали сами: помещения поделили кирпичными или деревянными стенами на узкие и короткие ячейки — навесили деревянные двери с квадратными, размером с кулак, всегда открытыми окошками. Запирались двери на обычные шпингалеты. Лежать в полный рост взрослый заключенный не мог — ноги обязательно упирались в стену. В качестве туалетов в камерах-ячейках — металлические коробки для пулеметных лент, пристегнутые к стене цепью. В случае необходимости можно было отстегнуть цепь от коробки-туалета и пристегнуть ее к заключенному. Камеры подписаны вручную простой краской. Корпус «Г» — под нужды персонала: для административных и бытовых потребностей. По внешнему периметру тюрьма была обмотана несколькими рядами колючей проволоки. Находилась она в отдалении от центра, в тесноте безлюдных низкоэтажных кварталов. С 1975-го по январь 1979-го, когда Пномпень захватила вьетнамская армия, в С-21 были убиты 17 000 заключенных — это точно установленная цифра, на каждого заключенного заводилось дело, дотошно записывались его преступления и приговор (архивы с делами целиком достались вьетнамцам). Абсолютное большинство казненных — красные кхмеры, члены Коммунистической партии Кампучии, сбившиеся с партийной линии.
Некоторые работники тюрьмы тоже становились заключенными, например за лень, — спрос с членов партии был гораздо строже, чем с беспартийных. Спрос тем строже, чем выше должность, чем больше ответственности. Демократия Кампучии была по-подростковому принципиальной, бескомпромиссной и идеалистичной. Поэтому она не выдержала конкуренции со сложным и хитрым миром взрослых. Просоветские вьетнамские армии разгромили красных кхмеров и загнали в джунгли, вернули в города население и организовали новое правительство из лояльных кхмеров. До конца 1990-х красные кхмеры вели партизанскую войну — после смерти Пол Пота борьба закончилась, правительство договорилось с партизанами о мире, 72-летний Пол Пот оказался последним настоящим подростком. Тюрьма С-21 была законсервирована вьетнамцами в том виде, в каком они ее захватили. Что-то они туда добавили от себя: например, отдельные инструменты пыток — по крайней мере, так утверждали позже командиры «красных кхмеров». С 1980-го С-21 действует в качестве музея — Музей геноцида Туол-Сленг. На первом этаже в корпусе «А» на тех же местах, что 35 лет назад, стоят металлические койки, как их обнаружили вьетнамцы. На желтых стенах формата А2 черно-белые фотографии: на этих койках лежат изуродованные трупы заключенных. Фото делали вьетнамцы: подкинули они трупы или действительно обнаружили их там, где сфотографировали — в любом случае эффект производит. Пустая комната, кафельный бледной расцветки пол, бледно-желтая стена, на окнах решетки, ставни закрыты, черная койка с проволочным солнцем и птицами в изголовье — ее изготовили для высшей школы «Туол-Сленг» или детского лагеря. К ножке пристегнута пустая проржавевшая коробка для пулеметных лент, на стене черно-белое фото: переломанный мертвец, лицо в рваных ранах вздулось от влажной жары, почернело, лохмотья одежды зацепились за проволочное солнце.
Следующее помещение для допросов. Две точно таких же металлических койки, перед ними крепкий деревянный стол и стул. Фото на стене свидетельствует — именно этот стол стоял перед этими же койками, когда на одной из них лежал истерзанный труп. Сваренные из прутьев арматуры кандалы для допрашиваемого — они тоже есть на фото. Через открытую дверь заходят молодые европейки-туристки — две, три, за ними молодой европеец. У всех фотоаппараты с длинными объективами, шорты, на девушках майки, у парня — рубашка с коротким рукавом. Ухоженные загорелые лица. Они приветственно улыбаются другим посетителям и кивают. Разговаривают на немецком. Одна девушка гладит стол и заглядывает в единственный ящик — пусто. Пляжно наряженные девочки с фотоаппаратами и бутылочками воды, фото с трупом, пыточные койки, удручающе-желтые стены, влажная жара — это не сюр, это Пномпень.
Вход в Музей геноцида Туол-Сленг стоит $3 — можно расплачиваться местными риелями или американскими долларами (курс везде одинаков, говорят, лет пять: $1 стоит 1000 риелей). Билеты не выдают — просто пятеро охранников-кхмеров следят, чтобы ты не прошел мимо окошка кассы, не заплатив. Кассир или охранник спрашивает: «Where are you from?» После ответа предлагает нанять экскурсовода, который разговаривает на твоем родном языке: «Всего-то $10, мистер. Нет? Хорошо, специально для вас — $7. О’кей, $5». По территории бывшей политической тюрьмы бродят послушными стайками туристы, нанявшие экскурсовода, — он (или она) спешно ведет стайку через корпуса «А», «Б», «В» и «Г». Экскурсовод торопится — тирадой выдает заученные предложения. Показывает на бюсты Пол Пота в клетке, рассказывает, что «в свободное от пыток и допросов время заключенные лепили бюсты Пол Пота или рисовали его портреты — это называлась трудотерапия». Он (или она) должен провести как можно больше туристов за день, отстрочить въевшиеся в язык истории про жестокость красных кхмеров — от этого зависит благосостояние, доход для семьи. Быстрее-быстрее-быстрее — зверства красных кхмеров — колючая проволока на фасадах — тесные одиночные камеры — выход из корпуса «Г» — «Здесь сувенирная лавка, книги, фотоальбомы о режиме Пол Пота, футболки с надписями "Музей геноцида Туол-Сленг"». Экскурсовод уходит, исчезает — оставляет туристов на растерзание торговцам: «Мистер, что вас интересует. Есть фильмы об истории С-21, хотите?» Туристы уходят — с лиц торговцев смываются улыбки, они сидят в раскисших позах на раскладных стульчиках и обмахиваются веерами. У выхода из музея-тюрьмы-магазина караулят тук-туки, такси, туристические автобусы. К концу дня туристы стягиваются в районы кабаков и клубов. «Ужаснейшая достопримечательность Индокитая», как пишут в путеводителях, проспектах для туристов, энциклопедических статьях, увидена — можно выпить и станцевать.
«Куда едем, мистер?» — набегает улыбающийся водитель тук-тука. «Давай на 178-ю», — отвечает Мистер.
178-я улица — центральная жила вечерне-ночной кабацко-разгульной жизни. Названий у улиц в Пномпене мало, они — исключения из правила. Правило — вместо имен номера. Причуда колониальных властей — французов, французы владели Пномпенем и всей Камбоджей (вместе с Лаосом и Вьетнамом они составляли колонию Индокитай) с 1880 по 1953 годы. В родной Франции они выдумывали красивые и изысканные названия для улиц, бульваров и проспектов. В колонии для собственного удобства просто пронумеровали. Колониями управляли дельцы, деловые люди, кровью и потом связанные с цифрами — цифрами им объясняться было легче.
178-я — как новогодняя елка в гирляндах, в вывесках и подсветках кабаков. Тропический парк отделяет ее от королевского дворца, подростки — красные кхмеры в свое время вспахивали гряды вокруг дворца и растили овощи. 178-я перебивает яркостью огней огни дворца. Самое известное заведение — там, где улица врезается в реку Тонлесап, врезается и распадается на набережную, на углу с набережной трехэтажный, плюс терраса на крыше, желто-сливочный FCC — Foreign Correspondent Club.
Культовое заведение города в начале 1970-х, когда красные кхмеры еще прятались в джунглях, атаковали с переменными успехами армию Лон Нола, а иностранные журналисты торчали в городе, изнывали от жары и писали военные репортажи, даже не съездив на фронт — FCC было прибежищем выдумщиков военных хроник. Алкоголь, проститутки, модные наряды — лучшие в городе. FCC продолжает держать марку. Разговорно-музыкальная шумиха на террасе, за террасой чернильный Тонлесап в огоньках судов и лодок. Кхмерские проститутки — мечта моряка дальнего плавания: тяжелые груди, выпирающие карнизы поп, остро заточенные, уже оголенные ноги и, конечно, свечами в торте высокие каблуки. Закинутый тук-туком из уныло-трагичного «Туол-Сленга», из достопримечательного мрачного прошлого в разгульное настоящее Мистер заказывает литр местного пива «Ангкор» и ненавязчиво оценивает, выбирает — девочки ответно улыбаются, ждут сигнала, не спешат налипнуть. Мистер догадывается, что размеры и идеальная форма грудей достигаются пластической операцией — $200 за один силиконовый имплант, даже путеводители об этом рассказывают. Мистер больше всего не хочет напороться на девочку, в прошлом гулявшую мальчиком, — к трансвеститам у него брезгливость и презрение. За трансвеститами в Пномпень едут европейцы-старички. Мистер молод — он хочет ответной молодости, упругости, гладкости и долгой-долгой ночи. В бокале с «Ангкором» по кхмерской традиции плавают кубики льда. И Мистеру хотелось бы что-нибудь для души на после — для приятности послевкусия, взять двух? трех? подобрать девочку с хорошим английским? Никто не торопится — время не добралось и до десяти вечера, ночь пока не началась.
Мистер решает: на сегодня важнее размеры выпуклостей и надувные губы — мечта моряка сбылась. Девочку зовут Миледи. Можно кратко — Ми. Она облизывает губы, когда он берет ее за талию, похожа на профессиональную работницу — хорошо, не придется обламываться из-за глупостей. «Ми, ты берешь управление на себя. Я плачу. У нас должна состояться долгая и хорошая ночь». Розовая помада на ее губах блестит, отражая белый свет FCC. «OK, my darling, my white strong man».
Из FCC они убираются в кабаки — где принято знакомства продолжать и скреплять. Переходят 178-ю по диагонали — ныряют под вывеску с приглушенным бело-розовым светом, лестница на третий этаж, терраса: дым сигарет, заплетающиеся пьяные языки, вид на желто-сливочную стену с черными, подсвеченными снизу буквами FCC. Здесь длинная стойка, нависающая над улицей, бар задвинут в квадратную нишу в стене. Официанты — разумеется, исключительно кхмеры — в черных теннисках и черных фартуках. Мистер не утомляет Ми разговорами — он предпочитает выпивать и трогать-мять-сжимать. Ми покорна и улыбчива. Из миниатюрной сумочки она достает длинные тонкие сигареты. Она скидывает туфли и заплетает ногу за ногу. «Какая музыка тебе нравится, honey?» — «Сегодня — что-то электронное, когда хочется танцевать без остановки, как робот».
Мистер расплачивается и идет за Ми в следующий кабак. Заворачивают со 1708-й за угол — на набережную. Здесь — первый этаж и столики на тротуаре, плетеные кресла с подушками, но попрошайки, торговцы и помогальщики не докучают — учтиво держатся на расстоянии. «Тебе нравятся пномпеньские женщины?» — Ми. «Пока не распробовал», — Мистер. «В твоей стране, наверное, таких нет?» — она снова достает свои сигаретки, щелкает декоративный замок сумочки. «Посмотрим», — усмешка в ответ.
Дальше они берут тук-тук. Едут неспешно, водитель сигналит на поворотах, светофорах и просто так.
Дискотека. Долбит, выдалбливает маслянистый пот музыка, тяжело пахнет сигаретным дымом. Молодые и старые белые танцуют с кхмерками. По танцующим бегают разноцветные лучистые призраки. Здесь наливают водку, коньяк и виски. Ми спрашивает: «Сколько ты можешь выпить водки?» Они пьют водку вместе — не соревнуясь, но и не отставая друг от друга. Тела извиваются, лучистые призраки, сбитые алкоголем, падают на пол.
Ми сидит на коленях у Мистера. Они в чилл-ауте, диванной комнате с расслабляющей музыкой. Он роняет голову в ее груди: «Хорошо, когда есть девочка с большими сиськами, лучше всего уложить пьяную голову на обильные сиськи».
Другой клуб (или третий?) — много негров, негритянский рэп. На креслах и диванах курят марихуану. «Какого черта?! Я терпеть не могу этих черных ритмов». — «Хорошо. Я поняла».
Утром Мистер выходит из хостела — у выхода тук-туки: «Куда едем, мистер?» Он едет на Центральный рынок — Гранд-маркет, построенный колониальными французскими властями в стиле ар-деко. Удивительно, что принципиальные подростки — красные кхмеры не снесли Гранд-маркет, ибо это есть храм торговли, — его объемы напомнят любому европейцу церковь-костел-кирху, куда в детстве водили родители. Высокий купол в центральной части, с внешней стороны он украшен ступенями: чем ближе к небу, тем ступени короче — от купола на четыре стороны рукава, похожие по форме и цвету на эклеры. Внутри кремово улыбаются и предлагают свой товар кхмеры. Стройка происходила в 1937-м под контролем русского архитектора-эмигранта Владимира Кандаурова. Русские становятся слишком сентиментальными и религиозными, утратив родину. Эклерно-купольный «Гранд маркет» напитан этими настроениями.
Мистер покупает классическую, являвшуюся частью униформы красных кхмеров традиционную краму — красно-белую. Он наматывает краму на шею, как на фотографиях в С-21, — в один оборот, равные концы свободно свисают. Ему нравится Пномпень. Он намерен тут жить, пока не закончатся деньги… затем он одолжит и продолжит тут жить.
«Серая лошадь», 2014
Пномпень — эротический ужастик, sex horror. В Юго-Восточной Азии sex horror — самый популярный жанр. Современный Пномпень — произведение в популярном туземном духе.
Этот город в браслетах пальм, в позолоченных рогах пагод, с чемоданчиками французских колониальных особняков и кукурузно-фаллическим огромным памятником Независимости в апреле 1975-го стал местом, где начался самый радикальный социальный эксперимент XX века. Колонны молчаливых и улыбчивых подростков (обмотанные в традиционные шарфы крама, в кепках и с автоматами Калашникова подростки смотрелись дико, экзотично и авангардно) вошли в город, в столицу проамериканского режима Лон Нола, во враждебную крепость. Лон Нол сбежал на самолете за границу. Его армия, усталая, обессиленная, не сопротивлялась — солдаты и офицеры радостно приветствовали своих врагов: обнимаясь с ними, позировали иностранным фотографам. Солнце опускалось и поднималось — в тропиках не бывает долгих вечеров, сразу наступает ночь, сразу наступает день, день-ночь, ночь-день, — новые колонны вступали в город, наполняли его, занимали в нем места. Наступило 19 апреля, суббота. Подростки с мегафонами разъезжали по улицам на мотоциклах — объявляли, что все жители должны покинуть Пномпень, так как в ближайшее время ожидаются бомбардировки американской авиации. Они объявляли, что, когда угроза бомбардировок пройдет, все жители смогут вернуться. Два дня заняло полное выселение 2,5-миллионного мегаполиса. 23 апреля в зачищенный, пустынный Пномпень прибыл вождь вооруженных подростков, красных кхмеров, товарищ Пол Пот — начался нулевой год, история леворадикального эксперимента под названием Демократическая Кампучия (таково общепринятое название, хотя правильно с кхмерского переводится «Демократия Кампучии»).
В молодой Советской России новое социалистическое сознание широким массам населения большевики попытались привить архитектурно: сначала уплотняли бывшие дворцы в коммуналки, затем взялись строить специальные дома-коммуны — общий быт, общая необходимая повседневность должны были уничтожить в человеке индивидуальное и развить коллективное. Красные кхмеры социалистическое сознание попытались привить тотальным выселением городов в сельскую местность и созданием сельскохозяйственных коммун: в аскетичных деревенских домах, на рисовых полях, на стройках ирригационных систем население должно было научиться новому отношению к жизни. В Пномпене осталось несколько дипломатических представительств дружественных государств — КНДР и Албании, например, — и некоторые административные учреждения красных кхмеров. В бывшей высшей школе «Туол-Сленг» организовали тюрьму С-21 — для неблагонадежных своих же соратников. Персонал тюрьмы жил коммуной: дети учились в классах на верхних этажах корпуса «А», на нижних этажах их родители проводили допросы. Затем дети и их родители отправлялись на общие обеды или ужины, а заключенные — в корпуса «Б» или «В». С-21 состояла из четырех корпусов, стоящих в форме буквы «П». Все здания трехэтажные. Плоские крыши, длинные галереи балконов — вход в помещения с галерей, легкие, деревянные, с проемами для кондиционирования двери и ставни на окнах. По тем временам — архитектурно модный комплекс, в стиле европейских новостроек. Между зданиями и позади них — хозяйственно-бытовые постройки.
Корпус «А» — административный, пыточный, образовательный. Корпуса «Б» и «В» — для заключенных. Фасады полностью обтянуты колючей проволокой, сеткой из колючей проволоки — вид с балконных галерей через острые металлические иглы. Помещения разделены на одиночные и общие камеры. Общие камеры в бывших классах — из классов выкинули стулья и парты, поставили решетки на окна, заменили двери на более тяжеловесные, с внешними крепкими замками. Одиночные красные кхмеры сделали сами: помещения поделили кирпичными или деревянными стенами на узкие и короткие ячейки — навесили деревянные двери с квадратными, размером с кулак, всегда открытыми окошками. Запирались двери на обычные шпингалеты. Лежать в полный рост взрослый заключенный не мог — ноги обязательно упирались в стену. В качестве туалетов в камерах-ячейках — металлические коробки для пулеметных лент, пристегнутые к стене цепью. В случае необходимости можно было отстегнуть цепь от коробки-туалета и пристегнуть ее к заключенному. Камеры подписаны вручную простой краской. Корпус «Г» — под нужды персонала: для административных и бытовых потребностей. По внешнему периметру тюрьма была обмотана несколькими рядами колючей проволоки. Находилась она в отдалении от центра, в тесноте безлюдных низкоэтажных кварталов. С 1975-го по январь 1979-го, когда Пномпень захватила вьетнамская армия, в С-21 были убиты 17 000 заключенных — это точно установленная цифра, на каждого заключенного заводилось дело, дотошно записывались его преступления и приговор (архивы с делами целиком достались вьетнамцам). Абсолютное большинство казненных — красные кхмеры, члены Коммунистической партии Кампучии, сбившиеся с партийной линии.
Некоторые работники тюрьмы тоже становились заключенными, например за лень, — спрос с членов партии был гораздо строже, чем с беспартийных. Спрос тем строже, чем выше должность, чем больше ответственности. Демократия Кампучии была по-подростковому принципиальной, бескомпромиссной и идеалистичной. Поэтому она не выдержала конкуренции со сложным и хитрым миром взрослых. Просоветские вьетнамские армии разгромили красных кхмеров и загнали в джунгли, вернули в города население и организовали новое правительство из лояльных кхмеров. До конца 1990-х красные кхмеры вели партизанскую войну — после смерти Пол Пота борьба закончилась, правительство договорилось с партизанами о мире, 72-летний Пол Пот оказался последним настоящим подростком. Тюрьма С-21 была законсервирована вьетнамцами в том виде, в каком они ее захватили. Что-то они туда добавили от себя: например, отдельные инструменты пыток — по крайней мере, так утверждали позже командиры «красных кхмеров». С 1980-го С-21 действует в качестве музея — Музей геноцида Туол-Сленг. На первом этаже в корпусе «А» на тех же местах, что 35 лет назад, стоят металлические койки, как их обнаружили вьетнамцы. На желтых стенах формата А2 черно-белые фотографии: на этих койках лежат изуродованные трупы заключенных. Фото делали вьетнамцы: подкинули они трупы или действительно обнаружили их там, где сфотографировали — в любом случае эффект производит. Пустая комната, кафельный бледной расцветки пол, бледно-желтая стена, на окнах решетки, ставни закрыты, черная койка с проволочным солнцем и птицами в изголовье — ее изготовили для высшей школы «Туол-Сленг» или детского лагеря. К ножке пристегнута пустая проржавевшая коробка для пулеметных лент, на стене черно-белое фото: переломанный мертвец, лицо в рваных ранах вздулось от влажной жары, почернело, лохмотья одежды зацепились за проволочное солнце.
Следующее помещение для допросов. Две точно таких же металлических койки, перед ними крепкий деревянный стол и стул. Фото на стене свидетельствует — именно этот стол стоял перед этими же койками, когда на одной из них лежал истерзанный труп. Сваренные из прутьев арматуры кандалы для допрашиваемого — они тоже есть на фото. Через открытую дверь заходят молодые европейки-туристки — две, три, за ними молодой европеец. У всех фотоаппараты с длинными объективами, шорты, на девушках майки, у парня — рубашка с коротким рукавом. Ухоженные загорелые лица. Они приветственно улыбаются другим посетителям и кивают. Разговаривают на немецком. Одна девушка гладит стол и заглядывает в единственный ящик — пусто. Пляжно наряженные девочки с фотоаппаратами и бутылочками воды, фото с трупом, пыточные койки, удручающе-желтые стены, влажная жара — это не сюр, это Пномпень.
Вход в Музей геноцида Туол-Сленг стоит $3 — можно расплачиваться местными риелями или американскими долларами (курс везде одинаков, говорят, лет пять: $1 стоит 1000 риелей). Билеты не выдают — просто пятеро охранников-кхмеров следят, чтобы ты не прошел мимо окошка кассы, не заплатив. Кассир или охранник спрашивает: «Where are you from?» После ответа предлагает нанять экскурсовода, который разговаривает на твоем родном языке: «Всего-то $10, мистер. Нет? Хорошо, специально для вас — $7. О’кей, $5». По территории бывшей политической тюрьмы бродят послушными стайками туристы, нанявшие экскурсовода, — он (или она) спешно ведет стайку через корпуса «А», «Б», «В» и «Г». Экскурсовод торопится — тирадой выдает заученные предложения. Показывает на бюсты Пол Пота в клетке, рассказывает, что «в свободное от пыток и допросов время заключенные лепили бюсты Пол Пота или рисовали его портреты — это называлась трудотерапия». Он (или она) должен провести как можно больше туристов за день, отстрочить въевшиеся в язык истории про жестокость красных кхмеров — от этого зависит благосостояние, доход для семьи. Быстрее-быстрее-быстрее — зверства красных кхмеров — колючая проволока на фасадах — тесные одиночные камеры — выход из корпуса «Г» — «Здесь сувенирная лавка, книги, фотоальбомы о режиме Пол Пота, футболки с надписями "Музей геноцида Туол-Сленг"». Экскурсовод уходит, исчезает — оставляет туристов на растерзание торговцам: «Мистер, что вас интересует. Есть фильмы об истории С-21, хотите?» Туристы уходят — с лиц торговцев смываются улыбки, они сидят в раскисших позах на раскладных стульчиках и обмахиваются веерами. У выхода из музея-тюрьмы-магазина караулят тук-туки, такси, туристические автобусы. К концу дня туристы стягиваются в районы кабаков и клубов. «Ужаснейшая достопримечательность Индокитая», как пишут в путеводителях, проспектах для туристов, энциклопедических статьях, увидена — можно выпить и станцевать.
«Куда едем, мистер?» — набегает улыбающийся водитель тук-тука. «Давай на 178-ю», — отвечает Мистер.
178-я улица — центральная жила вечерне-ночной кабацко-разгульной жизни. Названий у улиц в Пномпене мало, они — исключения из правила. Правило — вместо имен номера. Причуда колониальных властей — французов, французы владели Пномпенем и всей Камбоджей (вместе с Лаосом и Вьетнамом они составляли колонию Индокитай) с 1880 по 1953 годы. В родной Франции они выдумывали красивые и изысканные названия для улиц, бульваров и проспектов. В колонии для собственного удобства просто пронумеровали. Колониями управляли дельцы, деловые люди, кровью и потом связанные с цифрами — цифрами им объясняться было легче.
178-я — как новогодняя елка в гирляндах, в вывесках и подсветках кабаков. Тропический парк отделяет ее от королевского дворца, подростки — красные кхмеры в свое время вспахивали гряды вокруг дворца и растили овощи. 178-я перебивает яркостью огней огни дворца. Самое известное заведение — там, где улица врезается в реку Тонлесап, врезается и распадается на набережную, на углу с набережной трехэтажный, плюс терраса на крыше, желто-сливочный FCC — Foreign Correspondent Club.
Культовое заведение города в начале 1970-х, когда красные кхмеры еще прятались в джунглях, атаковали с переменными успехами армию Лон Нола, а иностранные журналисты торчали в городе, изнывали от жары и писали военные репортажи, даже не съездив на фронт — FCC было прибежищем выдумщиков военных хроник. Алкоголь, проститутки, модные наряды — лучшие в городе. FCC продолжает держать марку. Разговорно-музыкальная шумиха на террасе, за террасой чернильный Тонлесап в огоньках судов и лодок. Кхмерские проститутки — мечта моряка дальнего плавания: тяжелые груди, выпирающие карнизы поп, остро заточенные, уже оголенные ноги и, конечно, свечами в торте высокие каблуки. Закинутый тук-туком из уныло-трагичного «Туол-Сленга», из достопримечательного мрачного прошлого в разгульное настоящее Мистер заказывает литр местного пива «Ангкор» и ненавязчиво оценивает, выбирает — девочки ответно улыбаются, ждут сигнала, не спешат налипнуть. Мистер догадывается, что размеры и идеальная форма грудей достигаются пластической операцией — $200 за один силиконовый имплант, даже путеводители об этом рассказывают. Мистер больше всего не хочет напороться на девочку, в прошлом гулявшую мальчиком, — к трансвеститам у него брезгливость и презрение. За трансвеститами в Пномпень едут европейцы-старички. Мистер молод — он хочет ответной молодости, упругости, гладкости и долгой-долгой ночи. В бокале с «Ангкором» по кхмерской традиции плавают кубики льда. И Мистеру хотелось бы что-нибудь для души на после — для приятности послевкусия, взять двух? трех? подобрать девочку с хорошим английским? Никто не торопится — время не добралось и до десяти вечера, ночь пока не началась.
Мистер решает: на сегодня важнее размеры выпуклостей и надувные губы — мечта моряка сбылась. Девочку зовут Миледи. Можно кратко — Ми. Она облизывает губы, когда он берет ее за талию, похожа на профессиональную работницу — хорошо, не придется обламываться из-за глупостей. «Ми, ты берешь управление на себя. Я плачу. У нас должна состояться долгая и хорошая ночь». Розовая помада на ее губах блестит, отражая белый свет FCC. «OK, my darling, my white strong man».
Из FCC они убираются в кабаки — где принято знакомства продолжать и скреплять. Переходят 178-ю по диагонали — ныряют под вывеску с приглушенным бело-розовым светом, лестница на третий этаж, терраса: дым сигарет, заплетающиеся пьяные языки, вид на желто-сливочную стену с черными, подсвеченными снизу буквами FCC. Здесь длинная стойка, нависающая над улицей, бар задвинут в квадратную нишу в стене. Официанты — разумеется, исключительно кхмеры — в черных теннисках и черных фартуках. Мистер не утомляет Ми разговорами — он предпочитает выпивать и трогать-мять-сжимать. Ми покорна и улыбчива. Из миниатюрной сумочки она достает длинные тонкие сигареты. Она скидывает туфли и заплетает ногу за ногу. «Какая музыка тебе нравится, honey?» — «Сегодня — что-то электронное, когда хочется танцевать без остановки, как робот».
Мистер расплачивается и идет за Ми в следующий кабак. Заворачивают со 1708-й за угол — на набережную. Здесь — первый этаж и столики на тротуаре, плетеные кресла с подушками, но попрошайки, торговцы и помогальщики не докучают — учтиво держатся на расстоянии. «Тебе нравятся пномпеньские женщины?» — Ми. «Пока не распробовал», — Мистер. «В твоей стране, наверное, таких нет?» — она снова достает свои сигаретки, щелкает декоративный замок сумочки. «Посмотрим», — усмешка в ответ.
Дальше они берут тук-тук. Едут неспешно, водитель сигналит на поворотах, светофорах и просто так.
Дискотека. Долбит, выдалбливает маслянистый пот музыка, тяжело пахнет сигаретным дымом. Молодые и старые белые танцуют с кхмерками. По танцующим бегают разноцветные лучистые призраки. Здесь наливают водку, коньяк и виски. Ми спрашивает: «Сколько ты можешь выпить водки?» Они пьют водку вместе — не соревнуясь, но и не отставая друг от друга. Тела извиваются, лучистые призраки, сбитые алкоголем, падают на пол.
Ми сидит на коленях у Мистера. Они в чилл-ауте, диванной комнате с расслабляющей музыкой. Он роняет голову в ее груди: «Хорошо, когда есть девочка с большими сиськами, лучше всего уложить пьяную голову на обильные сиськи».
Другой клуб (или третий?) — много негров, негритянский рэп. На креслах и диванах курят марихуану. «Какого черта?! Я терпеть не могу этих черных ритмов». — «Хорошо. Я поняла».
Утром Мистер выходит из хостела — у выхода тук-туки: «Куда едем, мистер?» Он едет на Центральный рынок — Гранд-маркет, построенный колониальными французскими властями в стиле ар-деко. Удивительно, что принципиальные подростки — красные кхмеры не снесли Гранд-маркет, ибо это есть храм торговли, — его объемы напомнят любому европейцу церковь-костел-кирху, куда в детстве водили родители. Высокий купол в центральной части, с внешней стороны он украшен ступенями: чем ближе к небу, тем ступени короче — от купола на четыре стороны рукава, похожие по форме и цвету на эклеры. Внутри кремово улыбаются и предлагают свой товар кхмеры. Стройка происходила в 1937-м под контролем русского архитектора-эмигранта Владимира Кандаурова. Русские становятся слишком сентиментальными и религиозными, утратив родину. Эклерно-купольный «Гранд маркет» напитан этими настроениями.
Мистер покупает классическую, являвшуюся частью униформы красных кхмеров традиционную краму — красно-белую. Он наматывает краму на шею, как на фотографиях в С-21, — в один оборот, равные концы свободно свисают. Ему нравится Пномпень. Он намерен тут жить, пока не закончатся деньги… затем он одолжит и продолжит тут жить.
«Серая лошадь», 2014
Читайте также
