К юбилею революции 10 дней играли спектакль «Десять дней, которые потрясли мир»

Режиссер Максим Диденко и актеры-брусникинцы охватили революционным действием весь Музей Москвы
Музыку революции молодой режиссер передал великолепно / Вова Яроцкий

Матросы с айфонами, два Николая II – черный и белый, гром барабанов, лозунги рабочих и бабушки-экскурсоводы (в том числе бородатые), читающие своим экскурсантам-зрителям разбитую на части петицию рабочих и жителей Петербурга для подачи Николаю II. Что удалось одному из самых востребованных героев современного театра Максиму Диденко, про которого шутят, что он может перевести в танец хоть Бабеля, хоть Пастернака, – так это создать ощущение всеобщей толкучки, хаоса, смуты.

Его «Десять дней, которые потрясли мир» не ремейк, но посвящение знаменитому спектаклю Юрия Любимова по мотивам романа очевидца революции Джона Рида. В том спектакле театрального революционера и ровесника революции (Любимов родился в 1917 г.) больше 50 лет назад актеры в форме солдат и матросов проверяли билеты, накалывая их на штыки. А в этом – брусникинцы в стилизованных матросках вели хронику происходящих в разных залах событий (все транслируется на экраны) с помощью айфонов – как делал бы, наверно, современный Джон Рид.

Действие спектакля, идею которого предложила вдова Любимова, Каталин, разворачивалось в пространстве выставки «Любимов и время. 1917–2017. 100 лет истории страны и человечества» в Музее Москвы. Экспозиция была выстроена по проекту театрального художника Алексея Трегубова, он же выступил художником спектакля Диденко, а за эклектичные костюмы для участников Мастерской Брусникина отвечала Мария Трегубова.

Участвовал в проекте и корифей Таганки Вениамин Смехов, встречающий зрителей-гостей в небольшой комнатке, которого еще надо найти среди тотально разворачивающегося действа. Перемещениями зрителей гротескные бабушки-экскурсоводы управляли лишь в самом начале, и дальше зритель был волен разбираться со стихией спектакля так, как считал нужным.

Те, кто доходил до Смехова, попадали в пространство декорации «Жизни Галилея». Там Вениамин Борисович читал стихи, травил актерские байки и делился воспоминаниями – так связь театральных революционеров, взрывавших театральный контекст середины прошлого века, и одной из самых прогрессивных трупп сегодняшней Москвы становилась осязаемой. Но, к сожалению, именно в мой показ Смехова не было (на стуле стояла табличка «Действие начнется через минуту»). Возможно, именно поэтому в этот вечер было ощущение, что пространство Трегубова играет не на стороне спектакля Диденко и прекрасных, технически оснащенных и умеющих, кажется, все на свете брусникинцев.

Масса интересных режиссерских ходов и придумок – от ироничного пиджачного маскарада героев революции, картонные портреты которых были прикреплены к затылкам актеров, а костюмы, соответственно, были надеты задом наперед (во главе, конечно же, Ленин), до агрессивно пилящих дерево двух Николаев (в этот момент звучал весьма мирный дневник Николая II).

От умилительных бабушек-экскурсоводов вначале до трагических в бесконечном замедленном беге актеров в спортивных майках и топиках (революция – дело молодых) в финале. И все это – с молниеносными переодеваниями актеров и потрясающей скоростью переключения актерских регистров прямо внутри тотального и неумолимого действия.

И все-таки не отпускает ощущение, что все это так или иначе было. Жуть, кровь, молодое тело – и в «Конармии» с теми же брусникинцами, и в «Земле» Александринского театра Диденко, интересующийся авангардом начала XX в., уже так или иначе исследовал природу жестокости и смуты – той, которая в «Десяти днях» вырвалась за границы сцены и захватила пространство Музея Москвы. Работало ли это на ощущение мозаичности революционных впечатлений – да. Но есть одно «но». На входе в пространство выставки лозунг из Любимова: «Если художник предсказуем – он не интересен». К сожалению, новые «Десять дней, которые потрясли мир» – спектакль, отлично сделанный, затягивающий в настроение хаоса, но при этом довольно предсказуемый для всех, кто следит за опытами Мастерской Брусникина и Диденко. И даже музыка Александра Карпова звучала так, что до взгляда на программку была стопроцентная уверенность, что сочинил ее Иван Кушнир, постоянный соавтор Диденко.

Впрочем, возможно, что это впечатление менял Вениамин Смехов, когда зрители, конечно, могли его увидеть.